Маловичко Сергей Иванович - доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой.

Аннотация

Статья посвящена анализу исследований культурных универсалий, основанных на компаративном подходе, которыми занимался Н.И.Железнов. Автор не ставил цель сравнить тексты Железнова с подобными или отличными интеллектуальными конструкциями, а, следуя формуле культурно-интеллектуальной истории: взаимодействие «внутреннего» (текст) – «внешнего» (контекст), включить их в глобальную культуру, в частности, в контекст интеллектуальной модели, существовавшей в социокультурном пространстве Европы XIX в. Основным источником явились тексты Железнова, опубликованные в 50 – начале 70-х гг. XIX в..

Изучение моделей сознания, представленных культурными универсалиями как больших и малых социальных групп, так и отдельного индивида, сегодня превращается в актуальнейшую задачу. Особый интерес представляют структуры, формы, функции общественной мысли, категории исторического сознания и коллективной памяти, исследование, мифологем, культурных идентичностей, предоставляющих возможность приблизиться к пониманию человека во времени и времени в человеке.

Николай Иванович Железнов (1816 – 1877) обучался в Горном кадетском корпусе, затем закончил философский факультет (естественное отделение) Санкт – Петербургского университета. Работал чиновником министерства финансов. В 1840 г. защитил магистерскую, а затем в 1842 г. и докторскую диссертации по ботанике. Железнов работал профессором Московского университета, участвовал в разработке положений об освобождении крестьян. Он стоял у истоков создания сельскохозяйственной академии под Москвой, которая под именем Петровской была открыта в 1865 г. Железнов стал ее первым директором (1865-1869 гг.).

Посредством своих наставников в кадетском корпусе Н.И. Железнов сумел впитать идей Просвещения, в студенческие годы и вплоть до 50-х гг. он воспринимал культурные универсалии романтизма, и как мы увидим ниже, оказался восприимчив к новым научным универсалиям второй половины XIX в. – позитивизма. Однако надо заметить, что в общественной мысли и науках XIX в. влияние Просвещения было достаточно сильным.

Именно влияние последнего заметно в словах Железнова: «Идеалом гражданского общества можно считать такое состояние, при котором каждый член до того проникнут чувством долга и так хорошо знает свои обязанности, что не только не требует со стороны правительства ни малейшего надзора, но сам во всех случаях, старается помочь ему в сохранении порядка и существующих законов». В этой мысли ученого присутствует дух просветительства, чувствуется его вера в беспредельные способности человека и его пока еще скрытые механизмы совершенствования.

Самым устойчивым в сознании Железнова оказались черты, присущие культуре романтизма. Дух романтизма влиял на направления и школы в искусстве и литературе, на науку, общественную мысль и философию первой половины XIX в. Но сам романтизм во многом опирался на интеллектуальное наследие Просвещения. Деятели обоих направлений высоко оценивали способности человека, обращались в поисках ответов к природному началу, следовали концепциям постепенного движения и изменения человеческих обществ.

Романтизм воздействовал на конструирование европейцами определенной модели мира. В модели мира русского образованного человека второй и третьей четверти XIX в. понятие развития было неразрывно связано с понятиями просвещения и образования. Именно они рассматривались как основа для последующих политических и социальных изменений. Важным являлось не только понимание ценности развития, но и осознание необходимости непрерывного движения, совершенствования, а также поиски ответов на вызовы времени. Железнов как раз это имел ввиду, когда говорил: «В настоящее время, когда хозяйственные условия России совершенно изменились и обновились, как нельзя более уместно открытие такого учреждения, в котором бы каждый хозяин мог дополнить недостающие ему сведения для того, чтоб с новыми силами приняться за устройство своего состояния…».

Он рассуждал о ценности саморазвития, постоянного совершенствования и просвещения и, можно заметить, что его мысль была построена согласно правилам романтической культурной практики: «Здесь первое место принадлежит дарованию верно оценить хозяйственные условия и соответственно им избирать самые выгодные способы извлечения дохода. Далее – опытность, обладание нравственными качествами: деятельностью, бережливостью, настойчивостью, и пр. Наконец знание. От важности этих качеств, необходимых для образования хорошего техника зависит то явление, что при разных обстоятельствах то или другое качество имеет преимущественное влияние на достижение конечной цели – обогащение».

Русская интеллигенция, одним из активнейших представителей которой был Железнов, выступала носителем идеи модернизации, особую остроту которой придавало сравнение России с Европой. Ученый выступал за быстрое, интенсивное развитие технологического сельскохозяйственного производства в России, указывая, например, что «подземное осушение составляет теперь главную основу земледелия во всей почти Европе», но у нас пока, «редкий хозяин имел ясное понятие о том, что это такое…»

Модернизационное сознание формировало у европейцев в XIX в. ценностное отношение к современности, отличной от прошедших времен. В этой современности воспринятая посредством европейского светского образования и литературы модель мира отводила определенные места «Своему» прошлому, настоящему и будущему. Быть «современным», замечают новейшие историки Элон Конфино и Питер Фритцше, предполагало иметь способность все видеть в исторических условиях, ощущать историчность. Неслучайно, Железнов писал: «Судьбы России нам неизвестны, но все показывает, что она вступает в новую стезю, по которой вернее и скорее достигнет той степени устройства и благосостояния, на которой должна находиться всякая образованная страна».

Его рассуждения о настоящем, конечно, формулировались современной жизнью, но были подчинены будущему: «В настоящее время, когда хозяйственные условия России совершенно изменились и обновились, как нельзя более уместно…» и т.д. Через несколько лет он повторил начало этой мысли и заметил: «Со времени освобождения земледельческого труда, главные хозяйственные условия в России изменились. Не только улучшение разных земельных угодий, но и ежедневные полевые работы, во многих местностях, должны производиться теперь на наличные деньги, а выгоднейшее их употребление, составляющее главную задачу хозяина, требуют знаний и опытности, которых соединение и есть цель хозяйственного образования».

Европа была для русских идеальным типом государственности, способной к политической, культурной и хозяйственной модернизации. Мир не ограничивался Европой, но он распадался на идеальный ориентир, представленный «высшей» стадией цивилизации и на остальной «отсталый» или «варварский» мир. По этому идеальному ориентиру, которым, конечно, выступала Европа, соизмеряли военные географические, культурные, политические и социальные и др. смыслы.

После Наполеоновских войн в сознании европейцев, в том числе и в культурных слоях русского общества, окончательно утвердилось представление о превосходстве европейцев над всеми другими народами мира, появилась «идея Европы», одной из отличительных черт которой была цивилизованность манер или civilites – гражданственность. Это отчетливо видно в русских текстах того времени. В 1815 г. Н.М. Карамзин сравнивал колонизированные русскими земли с Америкой, отмечая общие для истории европейской мировой гегемонии особенности: «Подобно Америке Россия имеет своих Диких (Карамзин имеет ввиду восточные народы Российской империи. – С.М.); подобно другим странам Европы являет плоды долговременной гражданской жизни». То есть, цивилизованность и/или гражданственность сравнивалась именно с Европой. Такое положение России на континенте было программно закреплено Екатериной II в первом же пункте своего знаменитого «Наказа» Комиссии по уложению: «Россия есть держава европейская».

Концепт «Европа» был для русских скорее символом, нежели совокупностью настоящих государств, каждое из которых имело свою историю и собственную, часто непохожую на другие судьбу. Евроцентризм в представлениях формирующейся русской интеллигенции обусловливался просветительской моделью мира, в которой европейское рассматривалось как норма, как свое. В данном случае Железнов употреблял даже фразу: «просвещенная оценка». Однако евроцентризм имел и иные последствия, превращаясь чуть ли не в культурную универсалию веры. Например, коллега Железнова по Московскому университету, известный историк С.М. Соловьёв произнес настоящий панегирик евроценризму, оправдывающему колониальные захваты европейцев: «Всем племенам Европы завещано историею, - писал он, - высылать поселения в другие части света, распространять в них христианство и гражданственность; западным европейским племенам суждено завершать это дело морским, восточному [европейскому] племени, славянскому, - сухим путём».

Люди сводили современные явления и знания о прошлом и настоящем к норме, сформированной европейской светской традицией образования. Они представляли мир и человеческие общества с помощью определенных форм репрезентации, имевшие узнаваемые конструкции передачи и восприятия. В рамках евроцентристской модели мира для понимания ценности позитивных качеств своего российского пространства необходимо было ставить Россию в число европейских стран, подчеркивая ее цивилизованность и/или гражданственность в противоположность «варварскому» миру. «Едва ли в какой либо другой стране, - пояснял Железнов, имея ввиду, конечно, европейские страны, - разведение гречихи производится в таких обширных размерах, как в России. Во Франции и Германии она также часто разводится как кормовое растение, но в России она составляет очень существенную часть народного продовольствия».

В XIX в. евроцентризм в сознании русского человека, как и в сознании других образованных европейцев, находился на ментальном уровне, превратившись в почти бессознательную установку восприятия пространства. Железнов писал: «А между тем, если сравним суровый и влажный климат северной России с климатом остальной Европы, то убедимся…» В другом месте, он отмечал таким образом: «Изложенная мною программа принята во всех существующих в Европе хозяйственных и лесных академиях…» Как показывают тексты Железнова, он не мыслил иначе, обратное, было бы равнозначным отказу от «Своей» культуры.